Hablemos del Amor... О Рафаэле

Olechka

The Golden Boy

By Richard Harrington September 17, 1983

He has the cool, skinny-hipped good looks and the elegant assurance of an international jet-setter. He walks like he owns the ground under his feet, and in fact, there are large estates in Spain, Mexico, France and America where that would be true.

He is a star in more countries than most people could name in 60 seconds; in America, where he is perhaps least known to the general population, he sold out Madison Square Garden three nights in a row.

When he was 9 years old, and still known as Rafael Martos, he won a contest in Salzburg, Austria, for having the best voice in Europe. It was, at the time, the only sterling thing about a boy born into a dirt-poor Andalusian family, the son of a laborer. "At 9, you don't think about careers," he says.

At 16, he walked away with a first prize in one of the pop song festivals that rage through Europe; it was the first of many awards and prizes. His name had been changed by then to Raphael, to "internationalize" it. Twenty-two years later, after 220 gold records worldwide, after 16 films, countless television shows and concert tours that expanded inexorably from province to country to continent, Raphael had truly become El Nin o D'Oro, The Golden Boy.

In between came the vision. "When I was 12 years old, I went to the theater," the singer says in halting and thickly accented English after a recent performance at Atlantic City's Tropicana (he performs tonight at the Kennedy Center).

"It was a comedy, 'La vida es sueno (Life's a dream),' by Pedro Calderon de la Barca. When I saw this play, I decide I will be artist. Dancer, singer, conductor, musician, actor, director, painter, writer . . . I don't know, but artist.

"I'm a singer because I have a good voice, but I could also be anything else in the artist's world."

Julio Iglesias may be the world's hottest Spanish singer these days, but it's Raphael who set the fire and then stoked it by establishing the huge international market that stretches from the heartland of Spain to Central and Latin America and from America to Japan and the Soviet Union (he can name unconquered territories simply: India and Africa). If he is not well known to Anglos, he's certainly been a superstar for 20 million Spanish-speaking Americans.

At 38, Raphael looks a bit like a Latino Bobby Sherman. "I have a very baby face," he confesses. "Not now, but when I was 20 years old." Back then, he packed the houses, gathered the crowds, did everything but part the waters in becoming a reigning pop star of Spain, then Europe, then the world. Nobody had ever inspired jammed airports and auditoriums and screaming fans like this Spanish blend of Tom Jones and Frank Sinatra.

Even as his voice deepened, Raphael established a style of pop singing as distinct as Edith Piaf's in France. Wildly emotional, sometimes embarrassingly sentimental, it is as emphatic about melody and lyric as American pop is about rhythm and beat. Between bouts of being a sex symbol, Raphael made records, starred in movies, played in Spanish versions of "Oliver!," "Pippin" and, as he calls it, "Billy the Liar."

America has been good to him--34 gold albums, according to his management--but unlike Iglesias, Raphael has never made any concessions in attempts to break the larger non-Spanish speaking market. For instance, he has never recorded in English. He didn't play here until 1968: by that time, he'd already had more than 100 gold records worldwide.

"The United States is very important for a singer," Raphael says, "but I have many other countries. I know perfectly French, I know perfectly German, I know perfectly Italian because it is very easy for a Spanish person to speak. But I don't like to sing in English, because when we record it's very . . . laboratory. I am an artist who is Andalusian." He pounds his heart softly. "My heart is very Andalusian. I don't like to sing in another language. I feel in Spanish."

"And people want to listen to me in Spanish because it is my language and that's the only way I can express myself from the heart. I know French perfectly, but when I sing in French, it's not the same."

Raphael differs from Iglesias in other ways, as well. Because of his severe working-class origins he has always been more popular among "the people" than among the upper classes. "In every family, if there are brothers, one is a child, 'Nin o.' Everybody calls me Nin o, the child, all my life," he says with barely concealed pride. "It's a beautiful word. 'El Nin o's coming, the child is coming, Nin o d'Andalusia.' "

Raphael's 1971 marriage in Venice to Natalia Figueroa, daughter of the Marquis and Marques de Santo Floro, was a major media event in Europe, a gender twist on the Cinderella story (they met when she was interviewing him for a book called "Types of Our Times"). They became the Spanish equivalent of Mick and Bianca, the working-class pop star and the fashion-conscious aristocrat joined together not only as man and wife but as certified Beautiful People. "My family was very poor," Raphael says. "Very, very poor. I married a very important woman in Spain, she come from a very rich and noble family."

Figueroa's grandfather had been prime minister during the reign of Alfonso the 13th during the First Republic. She and Raphael have three children, aged 4 to 9, and through the complicated system of European aristocracy, Raphael's wife and his oldest son, Jacobo, are in the long chain of succession. He himself is forever relegated to the kingdom of pop.

"My only goal is to sing well," says Raphael, whose voice remains remarkably strong after 22 years in every imaginable climate. He insists he never rehearses, preferring instead to work every day. "This is good for me because my voice is always ready. I like my work, I need to work every day," he says, "and I think the people know I like it."

"But I don't work for money," he adds, convincingly. "I have enough. I like it, everybody can use a little more money. But many years ago I made enough for me, for my children. I have been very poor, but not now. I have overcome."

There is only one thing, in fact, that Raphael must watch for.

Roses.

Fans, a heavy percentage of them women, like to throw roses on stage during his concerts. "One time in Barcelona, there was a girl in the audience who was throwing roses up on stage, but before she was scrubbing the thorns with a knife. And the last one, by accident, she throw the knife."

Who said pop music wasn't dangerous?

https://www.washingtonpost.com/archive/lifestyle/1983/09/17/the-golden-boy/096ec62c-b08f-4071-ab13-bbd4860ae164/?utm_term=.52c3ca1d8a5f

Olechka

Золотой Мальчик

Ричард Харрингтон, 17 сентября 1983.

У него крутой прикид в облипочку и элегантная уверенность гражданина мира. Он ходит так, словно владеет землей под ногами, и на самом деле, есть приличные участки в Испании, Мексике, Франции и Америке, где это дейсвительно так.

Он звезда в большем количестве стран, чем большинство людей способны назвать за 60 секунд; в Америке, где он, возможно, меньше всего известен основному населению, он распродавал Мэдисон-Сквер-Гарден три ночи подряд.

Когда ему было 9 лет, и он был еще Рафаэлем Мартосом, он выиграл конкурс в Зальцбурге, в Австрии за обладание лучшим голосом Европы. Это было, в то время, единственной подлинной вещью о мальчике, рожденном в крайне бедной Андалузской семье, сыне рабочего. «В 9 ты не думаешь о карьере», говорит он.

В 16 он ушел с первым призом одного из поп-фестивалей, которыми увлекалась вся Европа; это был первый из множества наград и призов. Он изменил имя на Raphael, чтобы интернационализировать его. Двадцать два года спустя после 220 золотый дисков по всему миру, после 16* фильмов, бесчисленных телевизионных шоу и концертных туров, которые неуклонно расширялись от стран до континентов, Рафаэль действительно стал Niño de Oro, Золотым Мальчиком.

Между ними пришло прозрение. «Когда мне было 12 лет, я пошел в театр» - говорит певец с сильным акцентом после недавнего выступления в Тропикане Атлантик-сити (он выступает сегодня в Центре Кеннеди).

«Это была комедия La vida es sueño (Жизнь есть сон) Педро Кальдерона де ла Барка. Когда я увидел эту пьесу, я решил, что буду артистом. Танцором, певцом, дирижером, музыкантом, актером, режиссером, художником, писателем... Я не знаю, но артистом.

Я певец, потому что у меня хороший голос, но я бы мог быть кем-то еще в артистическом мире.»

Хулио Иглесиас, может быть, самый горячий испанский певец этих дней, но именно Рафаэль зажег огонь и хранил его, создавая огромный международный рынок, который простирается от центра Испании до Центральной и Латинской Америки и от Америки до Японии и Советского Союза (он может назвать незавоеванные территории просто: Индия и Африка). Если он не очень хорошо известен англоязычным, то он, конечно, суперзвезда для 20 миллионов испаноязычных американцев.

В 38, Рафаэль смахивает на латинского Бобби Шермана. «У меня очень детское лицо», признается он. «Не сейчас, а когда мне было лет 20». Тогда он наполнял здания, собирал толпы, делал все, кроме раздвигания воды, чтобы быть царствующей поп-звездой Испании, затем Европы, затем мира. Никто так не вдохновлял набитые аэропорты, аудитории и кричащих фанатов, как эта испанская смесь Тома Джонса и Фрэнка Синатры.

Как раз когда его голос углубился, Рафаэль установил стиль поп песни, столь же отличный, как Эдит Пиаф во Франции. Дико эмоциональный, порой смущающе сентиментальный, он столь же привержен мелодии и лирике, как американский поп ритму и удару. Между приступами секс-символизма Рафаэль записывался, играл в кино, играл в испанских версиях «Оливер», «Пиппин», и, как он это называет, «Билли лжец».

Америка была добра к нему — 34 золотых альбома, согласно его менеджменту — но в отличие от Иглесиаса Рафаэль никогда не шел ни на какие уступки в попытке пробить более крупный неиспаноязычный рынок. Он никогда не записывался на английском языке*. Он никогда не играл здесь до 1968 года: к тому времени у него уже было более 100 золотых дисков во всем мире.

«Соединенные Штаты важны для певца», говорит Рафаэль, «но есть много других стран, я прекрасно знаю французский, я прекрасно знаю немецкий, я прекрасно знаю итальянский, потому что для испанца очень просто на нем говорить. Но я не люблю петь на английском, потому что когда мы это записываем, это очень … лабораторно. Я андалузский артист.» Он мягко касается сердца. «Мое сердце очень андалузское. Я не люблю петь на другом языке. Я чувствую на испанском.»

«И люди хотят слушать меня на испанском, потому что это мой язык, и это единственный путь, которым я могу выразить себя от всего сердца. Я прекрасно знаю французский, но когда я пою на французском, это не то же самое.»

Рафаэль отличается от Иглесиаса также и в другом. Из-за его происхождения из рабочего класса он всегда был более популярным среди «людей», чем среди высших сословий. «В каждой семье если есть братья, один малыш, Niño. Все называют меня Niño, Малышом, всю мою жизнь», говорит он с едва скрываемой гордостью. «Это красивое слово. Niño приезжает, Малыш приезжает, Niño de Andalucia.»

Женитьба Рафаэля в 1971* году в Венеции на Наталии Фигероа, дочери Маркиза и Маркеса де Санто Флоро, была главным медийным событием в Европе, гендерным поворотом истории Золушки (они встретились, когда она брала у него интервью для книги под названием"Типы Нашего Времени"). Они стали испанским эквивалентом Мика и Бьянки, поп-звезда из рабочего класса и понимающая в моде аристократка соединились вместе не только как муж и жена, но как заверенные Красивые Люди. «Моя семья была очень бедной», говорит Рафаэль. "Очень, очень бедной. Я женился на очень важной женщине в Испании, она происходит из очень богатой и благородной семьи.»

Дедушка Фигероа был премьер-министром во время правления Альфонсо 13-го, во время Первой республики. У них с Рафаэлем трое детей возрастом от 4 до 9 лет, и через сложную систему Европейской аристократии жена Рафаэля и его сын, Хакобо, находятся в длинной цепи наследования. А он сам навсегда относится к поп-королевству.

«Моя единственная цель состоит в том, чтобы петь хорошо», говорит Рафаэль, голос которого остается удивительно сильным после 22 лет в любом вообразимом климате. Он настаивает, что никогда не репетирует, предпочитая вместо этого работать каждый день. «Это хорошо для меня, потому что мой голос всегда готов. Мне нравится моя работа, я должен работать каждый день», говорит он, «и я думаю, что люди знают, что она мне нравится».

«Но я не работаю за деньги», добавляет он убедительно. «У меня их достаточно. Мне они нравятся, каждый может использовать немного больше денег. Но много лет назад я заработал достаточно для себя и своих детей. Я был очень бедным, но не теперь. Я это преодолел».

Есть только одна вещь, на самом деле, за которой Рафаэль должен следить.

Розы.

Поклонникам, большинство из которых женщины, нравится бросать розы на сцену во время его концертов. «Однажды в Барселоне была девушка в аудитории, которая бросала розы на сцену, но перед этим она счищала шипы ножом. И последний раз, случайно, она бросила нож».

Кто сказал, что поп-музыка не была опасной?

************************

*Некоторые данные не верны, но это на совести автора.

Перевод мой Дарит цветы